|
Глава 2. Взрыв.
Безопасность. Я торопливо, словно убегая от кого-то в
панике, опасаясь, что сзади из темноты что-то набросится на меня, шагнул к ней.
Я стремился к безопасности всем своим мелким и трусливым существом. Мысленно
уже открывал дверь. Но вместо ожидаемого засыпания, наступления дремоты в
мыслях, блаженного тумана в голове, все словно на мгновение заткнулось нелепо и
жалко. В следующий момент иллюзорная безопасность взорвалась и стала
разлетаться бесчисленным количеством разновеликих кусков. Взрывная волна
приняла меня в свое лоно и, увлекая за собой, швырнула жестоко и жгуче больно.
Я помнил, как летел. И все.
Сознание вернулось ко мне, тонущему и из последних
сил бьющему руками по воздуху, по воде, по падающим обломками, словно обвиняя
все вокруг себя в страшном постыдном грехе.
Я просто пытался выжить, когда все вокруг полыхало,
делилось на части: гари, плавающего огня и тонущих обломков умирающего корабля.
Огненная гиена ползала по воде, как нефтяная пленка.
В голове сквозь боль и паническое желание жить
пульсировала лишь одна тухлая слабая мысль: "Это неправда, это наваждение, нет,
этого не может быть!" Я захлебывался, когда меня вздымало на пик волновых гор и
бросало вниз, как камень, неживой и бесполезный. Слабо помню, когда передо мной
тонущее сознание заметило сквозь огонь, дым, дождь, волны и летающие куски
бесследно погибшей безопасности, нечто тонущее, мизерное, как и я, но для меня
тогда крепкое: лодку. Мир взорвался вокруг меня и теперь рушился на мою голову,
желая вместе со своими остатками утащить вниз и мое полудохлое существо.
Но все мое Я, из последних сил хлебая соленую воду,
отплевываясь и не понимая ничего, дико паникуя и имея лишь одно желание – жить,
толкнуло меня к не тонущей маленькой надежде. Ее бросало волнами, топило проклятое
море, заливало тоннами воды и дыма как и меня, но она держалась, как и я. Я
тоже отчаянно боролся со стихией. Но колотя руками по воде, почти не двигался с
места. И казалось, что мои старания лишь иллюзия движения, а на самом деле я
ничуть не приблизился к цели. Пару раз, сильно захлебнувшись, уходил под воду.
При этом меня кувыркало, как белье в стиральной машине. И я приходил в ужас от
того, что переставал понимать: где верх – спасение, а где низ – погибель.
Натыкался везде, подобно слепому, на тьму. И лишь непонятное мощное желание
жить вытаскивало меня раз за разом обратно к аляповатому роковому зрелищу – гибели
корабля.
Сколько я так бултыхался, не знаю. Но вдруг увидел –
еще чуть-чуть – и у цели. Чуть-чуть, как и всякий последний шаг, преодолевать
особенно трудно, но я смог с помощью титанических усилий, которые осознал лишь
позже, зацепиться за лодку. Она сильно накренилась, когда я тушей переваливался
через борт. Лишь после этого впервые подумал о случившемся. До этого меня вел
лишь инстинкт, я выживал. Теперь же неверяще воззрился на соединение воды и
пламени, в которое трудно было поверить.
Невольно, не отдавая себе отчета, стал искать
выживших. И не находил. Я сверлил глазами воду, но ее чернота была гуще
крепкого кофе. Снова и снова оглядывая место гибели, видел лишь обломки прошлой
безопасности. Я был в ужасе от вопля в голове: "Выжил только я!". Один. Все
погибли.
В шоке, шаря бессмысленно руками по лодке, обнаружил
случайно весла и направился ближе к месту, концентрировавшем в себе мой страх и
чужую смерть. Мое сознание не хотело впускать мысль о том, что я остался один.
Ведь это просто невозможно, чтоб из тридцати человек остался только я. Это
слишком несправедливо. Слишком люто и кровожадно. А еще это слишком глупо, неправдоподобно
и нереально даже для жизни. Я это чувствовал. Мне очень хотелось так
чувствовать, но... Никого. Нигде. Не находил.
Вдруг в очередной погоне за желаемым, я осознал, что
передо мной не игра воображения, не галлюцинация и не иллюзия, а человек.
Тонущий. Живой. Но только пока. И я должен успеть, чтобы спасти.
Человек часто
исчезал под водой, видно держался из последних сил. Я греб к нему, преодолевая
невозможную боль в мышцах, волны, дождь, ветер и ощущение, что теряю сознание,
что теряю все.
И я боялся опоздать так же, как давно, в прошлом. А
потом остаться один на один со своей виной, со своим новым всплеском
самоуничтожения, который тогда родился из блуждания с глупыми моральными
принципами в качестве компаса по лабиринтам несправедливости, нелепости и жестокости
жизни. Поэтому плыл я к тонущему, как к последней надежде, оставаясь последним
чаянием и для него. Мы спасали друг друга.
Когда я
оказался совсем рядом, тонущий уже на грани жизни боролся со стихией смерти.
Я с трудом выпрыгнул из лодки, чуть было не перевернув
ее. Доплыл. Схватил. Тут же почувствовал, как добавленный вес потащил меня к
центру Земли. Заработал руками чаще, вытаскивая себя и его. Слава Богу, он был
легким. Добрался до лодки. Кое-как перевалил его, залез сам. Увидел - тот самый
парнишка, что попался мне тогда на палубе. Поэтому легкий. Сейчас он кашлял,
отплевывал излишки воды из легких, но вскоре сполз в дыру обморока. Я хотел
было вернуть его, но упал вслед за ним во тьму, потеряв сознание.
Отыскал я свое сознание где-то в полдень. Оно было
мутным, будто в состоянии тяжелого похмелья. Кажется, вечность прошла, прежде
чем я вспомнил, каким образом меня занесло сюда – на мизерную, как совесть
предателя, лодчонку. Память снова окунула меня в холодную воду, когда я спасал
мальчика, и показала ту надежду спасти его, что была гранью между моей и его
жизнью и смертью…
Вспомнив, я сразу же кинулся к пареньку – посмотреть,
как он, жив ли.
Он был жив, но горел. Температура не меньше 38
градусов, определил я. Что делать? Тут же заметил, что лодка отнюдь не пуста, а
ко дну крепко привязаны вещи. Сразу же стал их разбирать. Там оказались три
литровые бутылки воды, одеяло, завернутое в пленку, а потому почти сухое, плащ,
кофты, много было хлеба, какое-то печенье, консервы, компас и карта, а также
аптечка и пару сотен долларов. Все было бережливо обернуто с явным расчетом на
возможность дождя. Я не дивился тому, откуда все это могло здесь взяться, тут
же вспомнив, как мальчишка крутился тогда вокруг лодки... Не верилось, что
замышлял побег, но продуманные приготовления говорили об этом дерзко и
правдоподобно. Ну что ж, вполне вероятно, его детский глупый поступок спасет
нам жизнь. Я открыл аптечку, нашел жаропонижающее лекарство, бинты, сквозь
крепкий сон он принял и запил таблетку. Затем я положил бинты на его
неглубокие, но широкие, не заживающие от сырости раны. Укрыл кофтами и одеялом.
И упал в слабости, от таких ничтожных усилий. Осмотрелся: вокруг туман, дождь,
волны, значительно присмиревшие со времени трагической ночи. Если тогда они
кричали и орали остервенело, подобно жутко скандальным соседям, то теперь они
буднично переговаривались, словно им давно надоела эта беседа, тихо шлепали
мокрыми губами по нашей лодке: шлеп-шлеп, шлеп-шлеп...Я снова потонул в
обмороке или во сне; в таком состоянии не различая меж ними разницы, словно
дальтоник, который одинаково видит красный и зеленый. Я был умственно слеп. Зато
эмоции в мой полусон-полубред полезли как черви, которые вылезают на
поверхность земли во время дождя. Они были столь же противны мне.
|
