Нередко, проходя мимо музыкальной школы, сквозь
открытые окна мы можем услышать знакомые звуки рояля, и в робких переборах
повторяющегося мотива узнать мелодию Вальса e-moll Грибоедова. Знаменитое произведение нашло здесь приют и
неизменное внимание начинающих музыкантов. Но среди профессионалов оно часто
получает снисходительные оценки «наивной музыки». Вот, например, критический
отклик А.С.Булича из статьи «Грибоедов – музыкант», опубликованной еще в 1911
году: «По форме своей эти вальсы (прим. – речь идет о двух вальсах Грибоедова, единственных сохранившихся до наших дней) очень
незатейливы, представляя собой простейшіе виды двучастной песенной формы. Фортепьянная звучность ихъ также весьма примитивна, безъ
какихъ либо попытокъ широкаго письма съ пышно звучащими
многоголосными аккордами, затейливыми и звучными пассажами и т. п. Въ этомъ отношеніи
они стоятъ безусловно ниже современной имъ фортепьянной музыки такихъ, напримеръ, тогдашнихъ нашихъ композиторовъ, какъ И. Ѳ. Ласковскій, которому принадлежатъ
гораздо более богатыя и звучныя
по фортепьянному стилю пьесы <…> Оба Грибоедовскихъ
вальса изобличаютъ несомненное музыкальное дарованіе, но еще не созревшее и не получившее надлежащей
обработки и отделки въ серьезной школе». Многие
согласятся с суждением Булича. Но стоит взглянуть на музыку крупнейшего
дипломата и знаменитого драматурга с другой стороны… Тогда в незамысловатом, на
первый взгляд, вальсе может раскрыться история любви Александра Сергеевича. Ей
и посвящен фильм Т. Павлюченко «Грибоедовский
вальс», повествование которого обретает особую глубину от звучания самой
фортепианной пьесы и поэтических строк из «Мухамбази»
Г.Орбелиани.
Только я
глаза закрою
Предо мною ты
встаешь.
Только я
глаза открою
Над ресницами
плывешь.
Тонкий аромат любви Грибоедову
суждено было вдохнуть в 33 года во время второй поездки в Персию. Остановившись
в Тифлисе, он был внезапно очарован дочерью старого приятеля, юной княгиней
Ниной Чавчавадзе. Грибоедов знал ее еще девочкой, учил игре на фортепиано и, по
воспоминаниям П.Н.Ахвердовой, у которой воспитывалась
Нина, нередко играл ей “танцы своего сочинения”. Поэтому элегические мотивы
были известны и Александру, и Нине задолго до их пленительной встречи в 1928
году, но до того времени, словно звучали у каждого в сердце, не смея открыться
друг другу. Сейчас же светлая мелодия готова была вырваться наружу, прельщая
своей искренностью и непосредственностью.
«В тот день, - писал Грибоедов в письме Булгарину, - я обедал у старинной моей приятельницы Ахвердовой, за столом сидел против Нины Чавчавадзевой...
Все на нее глядел, задумался, сердце забилось, не знаю, беспокойство ли другого
рода, по службе, теперь необыкновенно важной, или что другое придало мне
решительность необычайную, выходя из стола, я взял ее за руку и сказал ей по-французски:
«Пойдемте со мной, мне нужно что-то сказать вам». Она меня послушалась, как и
всегда, верно, думала, что я усажу ее за фортепиано... мы... взошли в комнату,
щеки у меня разгорелись, дыханье занялось, я не помню, что я начал ей
бормотать, и все живее и живее, она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее,
потом к матушке ее, к бабушке, к ее второй матери Прасковье Николаевне Ахвердовой, нас благословили...»
- Трудно вальсировать одному… - с волнением
произнес Александр Сергеевич, - позвольте пригласить Вас на тур Вальса, - могло
ли предложение руки и сердца быть иным?..
- Всего лишь
на тур?
- До конца
дней моих…
О, царица! До
могилы
Я невольник
бедный твой.
Хоть убей
меня светило –
Я невольник
бедный твой.
Ты стоишь – я
за тобою.
Я невольник
бедный твой.
Ты идешь – я
за спиною.
Я невольник
бедный твой.
22 августа 1928 года в Сионском соборе в Тифлисе их
венчали. Иерей записал в церковной книге: "Полномочный министр в Персии
Его императорского Величества статский советник и Кавалер Александр Сергеевич
Грибоедов вступил в законный брак с девицею Ниною, дочерью генерал-майора князя
Александра Чавчавадзева..."
Только я глаза закрою –
Предо мною ты встаешь.
Только я глаза открою –
Над ресницами плывешь.
Мелодию любви переполняли бескрайняя нежность,
упоение неожиданным счастьем, и каждый звук был подобен лепесткам роз, которые,
плавно вальсируя, ложились к ногам невесты. Александр и Нина словно парили
высоко над горами, и казалось, ничто не в силах было остановить завораживающее
кружение…
Семь дорог на нашем поле –
Все они к тебе бегут.
Смутны думы поневоле –
Все они к тебе бегут.
Позабыл свои слова я –
Все они к тебе бегут.
Позабыл свои дела я –
Все они к тебе бегут.
Но волен ли был Грибоедов посвятить все свое время
молодой жене? Ему предстояло продолжить поездку в Персию, куда он был назначен
полномочным послом, ответственным обеспечить выполнение условий Туркманчайского мира. Дипломатическая миссия в Тегеране уже
вовсе не занимала Александра Сергеевича, как прежде, но долг и честь внушали
стойко осуществлять врученное ему нелегкое и опасное задание, вкладывая все
свои знания и умения.
А вальс, тем временем, продолжал звучать… В нем не
было прежней легкости, беззаботного парения. Строгие аккорды со всей
решительностью будто стремились заглушить тему любви. Но едва уловимые лирико-элегические
отголоски, овеянные легкой грустью, воссоздавали в памяти ее нежный облик.
Только я глаза закрою –
Предо мною ты встаешь.
Только я глаза открою –
Над ресницами плывешь.
Не желая подвергать Нину опасности в Тегеране,
Грибоедов на время оставил жену в Тавризе. В письмах
к ней была нежность, которой он окружал свою маленькую "мурильевскую пастушку" (как он называл Нину),
беспредельная ласка, любовь и мольба к Богу, чтобы никогда им больше не
разлучаться. "Через восемь дней я рассчитываю покинуть столицу", -
писал Александр Сергеевич, имея в виду отъезд из Тегерана в Тавриз.
Но этому не суждено было случиться… В январе 1829 года в столице Персии
вспыхнул бунт, толпа религиозных фанатиков ворвались на территорию миссии и
растерзала более пятидесяти русских, среди которых был зверски убит и
Грибоедов.
Хоть и плачу неустанно –
Ведь не спросят: «Кто такой?»
Ох, беда нам, Лапианна!
Ведь не спросят: «Кто такой?»
Может, еле уж дышу я –
Ведь не спросят: «Кто такой?»
Может, еле уж брожу я –
Ведь не спросят: «Кто такой?»
И вальс лишился опоры – он утратил свою тему. Лишь
одинокие, непрерывно повторяющиеся фразы, словно в забытьи, пытались воскресить
былое кружение. Но обреченность зыбкой надежды и тихой мольбы росла с каждой
нотой. Как воспоминания о бесценных минутах, о трагически оборванном счастье
звучали прощальные звуки вальса, точно одинокий женский голос, скорбящий о
невосполнимой утрате.
По желанию Нины тело А.С. Грибоедова
было похоронено в монастыре Святого Давида на горе Мтацминда,
которую он называл самым поэтическим местом в Грузии. На памятнике мужу она
приказала вывести слова: "Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но
для чего пережила тебя любовь моя".
Только я глаза закрою –
Предо мною ты встаешь.
Только я глаза открою –
Над ресницами плывешь.
P.S. Однажды актер – драматург П.А. Каратыгин
сказал Грибоедову: “Ах, Александр Сергеевич, сколько
Бог дал Вам талантов: Вы поэт, музыкант, были лихой кавалерист и, наконец,
отличный лингвист!” Александр Сергеевич улыбнулся, взглянул из-под очков унылым
взглядом и отвечал: “Поверь мне, Петруша, у кого много талантов, у того нет ни
одного настоящего”. Каратыгин утверждал, что Грибоедов был очень скромен…
Марина Блинова
|
