|
Фантазия
на чувашские темы
«В свете звезд видна дорога –
той дорогой мы уйдем».
Ф. Павлов
…Сердце
бешено колотилось. Я бежала по заснеженной дороге, не обращая внимания на
прохожих. Зимний ветер дул в лицо, но мне было все равно. Не скрою, я
волновалась. Так волнуется женщина перед встречей с мужчиной, которого когда-то
безумно любила. Все это не случайно, ведь я спешила на одну из важнейших в моей жизни встреч: на сцене
самого дорогого сердцу театра ждал меня он. Прошло немало времени, я
повзрослела, повидала много нового и интересного, но до мельчайших подробностей
помню этот любимый когда-то спектакль.
Наше последнее свидание с драмой Ф. Павлова «В деревне», поставленной на сцене Чувашского государственного академического драматического театра им. К.
Иванова, состоялось, кажется, не меньше трех лет назад. Честно говоря,
родина всегда ассоциируется у меня с тремя вещами: овражистой местностью,
изяществом чувашских узоров, вышитых на национальном костюме, и драмой «В
деревне». Не с поэмой К. Иванова «Нарспи», не с симфонической
фантазией Ф. Павлова «Сарнай и Палнай»,
несомненно, представляющих лицо нашей республики. Нет, когда я думаю о Чувашии,
в памяти вновь и вновь оживают картины из трогательной истории о любви, мести и
судьбе, не привыкшей миловать. Теперь вы понимаете, почему я волновалась по
дороге в театр? Я боялась разочароваться, не испытав тех, быть может, еще
детских эмоций, которые терзали меня при каждом просмотре этого спектакля. Боялась
почувствовать его отчуждение. Боялась, что теперь он пощадит меня и не
расшевелит внутри живое, как раньше. Боялась, что на глазах не будет больше
слез. Однако мой страх оказался совершенно напрасен.
«В
деревне» или, по-чувашски, «Ялта» - подлинная жемчужина национальной
драматургии. Это эпохальная вещь, написанная Федором Павловым более века назад и, подобно многим шедеврам, не
потерявшая своей актуальности. Кто он, автор? Композитор, критик,  активный
общественный деятель. Поэт, драматург. Личность необычайной одухотворенности и
чистоты. Наконец, один из отцов чувашской культуры. Наследие его похоже на
гигантский бессмертный корабль, величаво плывущий в вечности. Столь много,
сколько оставил республике Федор Павлович, способен сделать только человек, любящий
народ с поистине неисчерпаемой силой. Просвещение – вот миссия, которой он
остался преданным до конца дней. «Павлов глубоко народен в самом благородном
значении этого слова. С уважением склоняемся мы перед светлой памятью
неутомимого труженика, благородного гуманиста, верного сына своего народа и его
талантливого представителя», - писал музыковед и критик Ю. Илюхин.
Драма «В деревне» оказалась произведением
поистине выдающимся и с литературной, и с драматургической стороны. Яркость и
контрастность характеристик, емкость изложения и динамичность развития
конфликта заставляют чувашский театр вновь и вновь обращаться к шедевру Павлова.
Интересно, что музыка к спектаклю придумана самим автором.
Драма
строится на столкновении трех героев: бравый молодец Ванюк
женится на красавице Елюк вопреки желанию ее мачехи,
однако их счастью мешает Степан, без памяти влюбленный в девушку. После
безответных признаний он пытается взять ее силой, а потом поджигает избу
молодых. Вдобавок ко всему, Ванюка забирают на фронт.
После похорон угоревшего в колыбели сына у Елюк остается
единственная надежда – возвращение мужа. Степан, видя, что ее верность супругу
не сломить, сочиняет письмо о гибели Ванюка и подбрасывает
его девушке. Героиня кидается в реку, Степан вытаскивает любимую, она же
произносит: «За то, что ты спас мою жизнь, – я твоя…» В разгар свадьбы возвращается
Ванюк. Однако жизнь Елюк
давно разрушена, и она отвергает мужа.
Не помня себя, Ванюк убивает девушку.
Язык
драмы лишен изысканных метафор и возвышенных литературных эпитетов – он предельно
прост, правдив, порой даже груб. Однако именно в подобной простоте таится особая
прелесть. Естественность. Самобытность... В доказательство процитирую монолог
Степана: «Эх, Елюк! Нигде я не нахожу покоя. Когда ты
была девушкой, у меня сердце радовалось, на тебя глядя. А теперь вижу тебя
женой другого – и сердце у меня разрывается. Я не пьяный, Елюк.
Пил, а не пьяный. Голова у меня трезвее трезвой. Если бы я мог вот так открыть
свою грудь, ты бы меня хоть немножко пожалела. Моя-то
жена навеки мои молодые годы засушила. Как стала хворать, так характер у нее
испортился. Ругаться начала, как пилой пилить. Разве я виноват, что она
хворает? А раз в жизни не повезло, то я к своему дому охладел. И к матери твоей
из-за этого привязался. Но эта оказалась хуже жены. Старая
– и начала ревновать, глянуть в сторону не давала из-за своей ревности. Ты,
говорит, что глаза-то пялишь, девок что ль потолще
высматриваешь? Когда уж душе стало невмоготу, не вытерпел – сбежал от твоей
матери. Сердце у меня тут пуще заболело. Как раз в это время увидел я однажды,
как ты молилась богу в церкви. Представилось мне тогда, что ты – безгрешный
ангел божий. С тех пор и пала ты мне на сердце, будто орел когти вонзил. Любишь
ли ты меня?» Вот она – сладостная простота, которой дышит каждая фраза. Стоит
мне перечитать знакомые строки, как я уже слышу удары колокола и суровое
звучание мужского хора. Вижу алое пламя заката на воспаленном вечернем небе…
Режиссер
и художник спектакля (народный артист СССР, лауреат Государственных премий ЧР и
РФ В. Яковлев) избрал закат определяющим
временем спектакля, а красный – его преобладающим цветом. Уже первый диалог Елюк и ее мачехи Прчкан происходит
на фоне вечернего зарева. С одной стороны, закат – это умиротворение, уход от
земных бед в мир сна, но с другой – это кровоточащее небо, омывающее краснотой каждую
ветку дремлющих деревьев. Сцена сумасшествия Елюк
также развивается на фоне закатного неба. Характерно, что на протяжении
спектакля ни разу не появляется «здорового» солнечного света. Только закат –
всегда неспокойный, будоражащий сердца героев и зрителей. Спектакль буквально
пропитан алыми тонами – это и наливные вишни у дома, и ярко-красные пятна на
шинели вернувшегося с войны Ванюка, и кровь убитой Елюк на его ладонях. Это и огонь в конце первого действия,
когда разъяренный Степан поджигает избу спящих влюбленных. В окне и на сеновале
полыхают рдяные языки, бросающие на стены угрожающие тени, а сцена заполняется
дымом.
 В оформлении
спектакля есть еще одна деталь – деревянный дом, рефреном возникающий между картинами. На авансцене
также расположены маленькие домики со светящимися окошками и курящимися
трубами. Наверное, это символ мощи и сплоченности народа. Атмосфера чувашской
деревни создана с невероятной точностью: чувствуется запах старых бревен, свежего
сена и ржаного хлеба, скрипят скамейки и половицы, качается люлька. За прутьями
забора спеют вишни. Слышится протяжная песня, повествующая о тяжкой судьбе
героев.
Елюк (Е. Хрисанфова)
и Ванюк (В.
Карпов) влюбляют в себя зрителей уже в начале спектакля. И не только
потому, что они молоды, энергичны, а потому, что за развитием их образов
интересно наблюдать. Стоит вспомнить их первую сцену, где герои показаны
озорными, непосредственными, наивными.
- Отец
раньше говорил: «Человека узнавай по глазам: если его глаза не прячутся от тебя,
как мыши, то это твой человек, - рассуждает Ванюк.
- Как
смешно ты говоришь. А мои глаза каковы? – с детским
любопытством спрашивает Елюк.
- Твои
глаза, как ясные звездочки. Так бы я и глядел в них день и ночь: они глубокие,
как колодец. Поднял бы я тебя вот так на руки, показал бы всему свету да
крикнул: «Это мое!» - шепчет Ванюк.
Прелесть
в том, что это озорство и детская непосредственность не исчезают и в картине их
семейной жизни.
- Елюк, приготовь завтрак. Ребенка пока сам покачаю, - сурово
насупившись, произносит Ванюк, старательно изображая
из себя строгого мужа.
- И
есть-то нечего совсем, чего бы приготовить? - беззаботно спрашивает Елюк.
Режиссер
мог бы выдержать этот диалог в серьезном тоне, однако их ребячество говорит о
том, что чувство не очерствело. Актеры чутко уловили этот нежный аромат
«свежести ощущений». Несмотря на то, что живут они бедно, продолжают дурачиться
как дети: гоняются друг за другом по всей избе, Ванюк
кружит жену на руках. Героев не тяготит быт, ведь они вместе.
Елюк показана
разной – после вести о том, что Ванюка призывают на
фронт, она уже не та беззаботная девчушка. В ее облике угадывается беспокойство
зрелой женщины, тревога матери. То же проявляется и в сцене насилия, когда
героиня в страхе отшатывается от подвыпившего Степана. Однако наиболее проникновенна
ее сцена сумасшествия. После прочтения письма жизнь превращается для девушки в
чудовищное бремя. Точнее, жизнь останавливается навсегда. Так самолет с
неисправным двигателем резко теряет высоту, с каждой секундой приближаясь к
гибели. У Елюк не остается смысла жить – надежда,
дававшая ей силу, разбивается подобно судну, натолкнувшемуся на скалы. Все это тонко
передано через поведение героини. Пронзительные вопли и рыдания смешиваются с
истерическим хохотом, а движениями девушка напоминает дикого зверька: она то низко приседает, разглаживая трясущимися руками
письмо и снова вглядываясь в роковые строки, то вскакивает, резво перепрыгивая
через скамейку, то хватает доску, пытаясь отгородиться ею от Степана.
- Я
тебя люблю больше, чем Ванюк! – отчаянно твердит
герой.
- Ты
меня любишь?.. Ты же враг! – Елюк показывает на
Степана пальцем и громко смеется. - Нет, ты не Ванюк…
-
Слушай, Елюк, я не Ванюк.
Но разве мое сердце не способно заискриться огнем, как кремень? Меня вся
деревня боится. Я тебя не черным хлебом буду кормить, а твоему тонкому стану не
дам огрубеть на черной работе.
-
Отойди от меня! Оставь меня! Не тревожь моего сердца. Я никогда не буду твоей женой.
Ты бьешь…
Каков
же Степан (народный артист ЧР, заслуженный артист РФ, лауреат Государственных
премий ЧР и РФ Г. Большаков) на
самом деле? Его образ раскрывается в спектакле глубже, нежели в пьесе. Невысокого
роста, сутуловатый, руки в карманах небрежно распахнутого пиджака, голова
склонена набок, взгляд внимателен и свиреп, как у коршуна, медленно облетающего
свои владения. Походка тяжела и вальяжна. Однако есть в его грузном шаге что-то
от раненого зверя, загнанного в капкан. Степана нельзя судить однозначно – в
этом отличие спектакля от литературного источника. Если у Павлова он показан
злодеем, то в спектакле Яковлева трактуется как покинутый всеми страдалец,
волк-одиночка. Достаточно вспомнить его растерянность в диалоге с сумасшедшей Елюк. Казалось бы, герой должен радоваться, добиваясь
долгожданной цели. Однако Степан ведет себя так, будто сам в ужасе от того, что
натворил. «Пожалей меня... Никто меня до сих пор не любил. Неужели пламени в
моем сердце суждено угаснуть напрасно? Полюбил тебя – и хожу, как помешанный.
Куда бы ни пошел, везде у меня в глазах – ты, смотришь на меня, пронзая сердце.
Я плачу как маленький ребенок, протягивая к тебе руки. Елюк,
Елюк, полюби меня!» - восклицает герой во втором
действии. Мастерство актера в том, чтобы, заставить зрителя не осуждать Степана
за совершенные им злодеяния, а сочувствовать грешной душе героя.
*
* *
 Но забудем
о горестях и ссорах – впереди удивительный по красоте обряд чувашской свадьбы!
Начинаются праздничные хлопоты – надо ведь и пиво приготовить, и гостей радушно
встретить. Вишни перед домом увешаны полотенцами, пестрящими чувашским
орнаментом. Наконец, появляется шумная толпа гостей. Здесь и Прчкан (заслуженная артистка ЧР, лауреат Государственной
премии РФ В. Ситова),
и презабавная старуха Ескар (народная артистка ЧР и
РФ Н. Яковлева), и дедушка Мусся (заслуженный артист ЧР С. Иванов). На голове каждой девушки сверкает тухъя,
платья украшены национальными узорами. Рубахи парней подвязаны кушаками. Тут
уже приходит время настоящего веселья: гомон оживленной толпы, звон монист,
блеск монет на свадебном сюртуке жениха, море деревенского пива. Однако самое
главное – чувашские народные песни и танцы. Тут и обилие диковинных национальных
инструментов: шапар – своеобразная волынка из бычьего
пузыря, гармоника, огромный барабан, бубен. «Мы на свадьбу, мы на пир, мы на
свадьбу, мы на пир с шумом, громом прибыли!» - задорно поют гости. Мужчины бойко
отплясывают, выбивая ногами причудливые ритмы. Женщины плывут как лебедушки.
Руки их рисуют в воздухе невидимые узоры. «Уж не обессудьте, сватушки,
сватьюшки! Молодых хотели позабавить – вот и поплясали, - восклицают гости. -
Да не иссякнет ваше пиво-мед!»
Но вот
выносят на руках невесту. Лик ее скрыт под белоснежным покрывалом, вышитым по
краям алыми узорами. Гости опускаются на колени и поют свадебный хор. По
традиции, на счастье молодоженов из лука пускают стрелу, чтобы дорога была
долгой и удачной. К дому приближается незнакомец. Широкие, точно богатырские
плечи. Мозолистые руки. Ноги в грубых сапогах. Лицо в густой щетине. Ванюк идет неторопливым, широким шагом. Останавливается. Долго
и внимательно смотрит на притихших гостей и новобрачных. Наконец, заговаривает.
В голосе – отчаяние, упрямство, страх и ярость:
 - Где
я? Кто вы? Три месяца я был в Австрии, в плену, но не думал, что так случится.
Я из плена бежал, думая, что дома ждет меня любимая подруга. Когда я увидел
свою деревню, я от радости не вытерпел – заплакал. А пришел в деревню – свадьбу
играют. Чья же это свадьба, спрашиваю... Ни слова в ответ, бегут от меня, как
от собаки! Милая подруга, узнаешь ли ты меня? Или ты не хочешь признавать
человека в этой изодранной серой шинели? Что молчишь? И когда я гнил в окопах,
и когда голодал в плену, я думал только о тебе. Мне хотелось отрастить большие
крылья, чтобы прилететь к тебе. Я из плена бежал ради тебя. Обманув часовых, я
переплыл широкий Дунай. Я надеялся, что буду достоин
услышать от тебя хоть три слова!
- Эх, Ванюк,
несчастный… Я тебя тоже долго ждала. Однако у бога записано по-другому. Если
хочешь меня судить, то суди – твоя воля, - еле слышно отвечает девушка, роняя с
головы свадебное покрывало.
- Ты
так говоришь... А сейчас ты любя выходишь? – широко раскрыв глаза, не унимается
солдат. Ему хочется схватить Елюк за плечи и резко
встряхнуть.
- Любя… - шепчет невеста. Взгляд ее мутнеет. Слабеющее тело теряет
равновесие.
- Я, Ванюк, твой муж, стоявший с
тобой под венцом, говорю тебе последний раз: сбрось сейчас же эту мерзость!
Ответь моей измученной душе: вернешься ли ты ко мне?
- Не вернусь!
Внезапный выстрел, похожий на громкий хлопок. Алое пятно на
небе растет, заполняя вселенную. Что это? Кровь, перемешанная с закатом.
Мужской хор снова заводит свою горькую и суровую песню. Колокол теперь звенит
как погребальный. А ввысь медленно улетает красивая, чистая душа…
Мария Евсеева
|
