|
Концерты, представляющие произведения молодых
композиторов, редко собирают полные залы. Однако Нижний Новгород всегда
отличался вниманием к искусству сегодняшнего дня, и передовые позиции в его
освоении, безусловно, сохраняются и сейчас. Тем не менее музыканты (большая их
часть) не очень охотно берутся за исполнение современной музыки. «В ХХ веке мы попали в ситуацию, когда
кричим исполнителю “ау!”, а он нас не слышит, не хочет слышать. Накоплено,
создано много музыки, которая интересна слушателю. Проблема в том, что она
недостаточно часто исполняется», –сетует композитор Михаил Броннер.
Но ведь так было далеко не всегда. До середины XIX века играли, в
основном, «премьеры», а созданные ранее произведения почти не исполнялись. Что
же произошло потом, почему новому искусству с таким трудом приходиться
пробивать себе дорогу к исполнителю и, соответственно, к слушателю? Кто в этом
виноват (композитор или публика), и что делать дальше – вопросы, не дававшие
мне покоя на протяжении фестивалей современной музыки «Картинки с выставки» и
«Панорама музыки России», проходивших в Нижнем Новгороде 15–21 октября
2008 года. Чтобы получить ответы на эти вопросы, пришлось обратиться за
помощью и к самим композиторам, и к исполнителям их творений.
Профессор Дрезденской Высшей школы музыки им. К. М. Вебера,
виолончелист Эмиль Ровнер, постоянно проживающий в Европе, поделился
впечатлениями об этой ситуации: «На
Западе долгие годы был кризис восприятия современной музыки. Существовали очень
четкие границы между “новым” и “старым” искусством. Создавались абонементы, где
исполнялась, как правило, музыка традиционная – классическая, барочная,
романтическая, сочинения ХХ века – в пределах
каких-то рамок. А совсем современные, авангардные сочинения звучали
исключительно в специальных фестивалях. После Второй мировой войны, когда
композиторское творчество стало развиваться совсем уж радикальным путем,
количество слушателей стало уменьшаться. Во времена Баха, Гайдна играли, в
основном, тогда же написанные произведения. А сейчас, конечно, наоборот, –
играют то, что создано давно. Я думаю, это отношение к новой музыке постепенно
меняется».
Вспоминая заполненные залы во время фестивальных
концертов, можно предположить, что отношение к новым опусам ныне живущих
композиторов меняется и в России. Возможно, слушатель, запуганный авангардом,
только сейчас начинает приходить в себя после культурного шока. С осторожностью
сапера он приходит в концертный зал и с удивлением понимает, что времена
композиторского эпатажа прошли. (По мнению) Нижегородский пианист Руслан Разгуляев объясняет это так: «Личность композитора часто выделялась за
счет внедрения новых музыкальных средств. ХХ век поставил на этом жирный
крест. Этим путем двигаться дальше уже некуда. К тому же у человека, как у
биологического вида, есть стремление к “понятности”. Существует закон единства
поясняющего и эвристического начал. Сплошного эвристического быть не может.
Нужно понятное. В ХХ веке дефицит
понятного. Когда мы слышим что-то знакомое – мы радуемся. Но когда только знакомое – нам становится
неинтересно. Эти проблемы всегда решались по-разному, где-то канон был сильнее,
где-то наоборот… Начиная с XVII века пошло
резкое увеличение эвристического по отношению к канону. В XX веке канон истощился очень сильно».
Как известно, любые направления и тенденции рано или
поздно начинают изживать себя, поскольку возникает своеобразная «усталость» от
определенной эстетики. По мнению композитора Родиона Щедрина, реакция на
авангард наступила уже в 70-х годах ХХ столетия. Получается, что процесс
обособления композитора, его отдаления от слушателя постепенно уходит в
прошлое. Сегодня задача многих композиторов – повернуть академическую музыку
«лицом» не только к элитарному, но и к массовому слушателю. Видимо, поэтому
разговоры о синтезе искусств вновь становятся актуальными. «Эти разговоры про синтез ведутся очень давно – и в ХVIII, и в ХХ веках… – говорит заведующий
кафедрой композиции Нижегородской консерватории, профессор Б. С. Гецелев. – И никак не
получается “синтезировать”, потому что все настолько многообразно и
многонаправленно (как в жизни, так и в искусстве), что органичный синтез очень
трудно достигается. Может быть, это тоже хорошо – как вечное стремление к
идеалу, которого никогда невозможно достичь».
Само понятие «синтез», конечно, претерпело изменения.
Если для Листа и Вагнера оно означало слияние различных видов искусств
(живописи, театра, музыки), то сейчас это понятие стало гораздо шире.
Композиторы пытаются объединить не только и не столько виды искусства, сколько исполнителя
и слушателя. Зритель стал ленив. Современные технологии приучили его к
пассивному «считыванию» информации, он не желает прилагать усилия для образного
восприятия музыки, «включать» воображение – ведь телевидение и Интернет всегда
предлагают уже готовую «картинку». Ежедневно наш мозг «поглощает» такое
количество новых сведений, что «рецепторы удивления» почти атрофировались.
Заставить слушателя со-переживать исполнителю (и как следствие – музыке) может
только его непосредственное со-участие в процессе исполнения. «Во времена авангарда произошел разрыв между
так называемой массовой культурой и элитарной, классической, академической, –
комментирует Руслан Разгуляев. – тогда это была новая установка на новаторство
в языке в первую очередь. Остались композиторы, которые декларируют принцип
новаторства в музыке – например, Виктор Екимовский. Но! Успех его сочинения
«Принцесса уколола палец – и всё королевство заснуло…» обеспечен совсем другими
вещами. Автор синтезирует музыкальное и театральное, считает, что музыкант
должен быть еще и артистом обязательно. В других его сочинениях бегают по сцене
и чего только не делают. Это не превращает музыку в фарс или китч – все сделано
очень тонко. Другой вопрос: произведение ли это только музыки? Но ведь это слушается, смотрится, это интересно
публике. Такие сочинения могут вернуть массового зрителя – там есть высокий
эмоциональный уровень, и это хорошо.
Когда сам момент взаимодействия с публикой наполнится глубинным содержанием, а
не просто внешним эффектом, вот тогда это будет уже полноценным синтезом».
Говоря о синтезе искусств прошлого, нельзя, тем не
менее, упрекнуть музыку в отсутствии самостоятельности. Бесспорно, впечатления
от просмотра оперы или балета в театре богаче, чем от прослушивания тех же
сочинений на пластинке. Но… утверждать, что эмоции от услышанного и увиденного
разительно отличаются от эмоций только от услышанного было бы неверным. Что же
наблюдается сейчас? Музыка постепенно утрачивает свою самостоятельность. Многие
опусы современных авторов, ориентированные на театральную подачу музыки,
воспринимаются слушателем в записи принципиально по-другому (если
воспринимаются вообще). Избалованная спецэффектами кино, публика требует
зрелищности, она уже не готова получать информацию только посредством слуха.
Поэтому появляются театрализованные сочинения Виктора Екимовского,
драматургически зримое «Евангелие от Иуды» Михаила Броннера, «кулинарный»
квинтет «Форель» Павла Карманова. Может быть, это реакция на «одиночество»
композитора в период авангарда, попытка вновь завоевать симпатии слушателя? «Музыка – одна из сфер нашей жизни, она не
может быть в отрыве от всего, – считает Руслан Разгуляев. – Авангард показал,
что мы вырастили музыку “в пробирке”. Можно провести аналогию с
научно-исследовательским институтом. Есть определенные опытные образцы, которые
выращиваются в пробирке. Пока они там – они никого не интересуют. Но вот тогда,
когда они будут исследованы, внедрятся в технологии и выйдут на конвейер, тогда
они приобретут какую-то значимость. Та же ситуация получилась с авангардом. Он показал,
что музыка “в пробирке” есть, но мало кого интересует».
Столь явное обозначившееся в конце ХХ века
деление на элитарную и массовую музыку дало толчок для развития новых форм
композиторского творчества, помогающих элитарной музыке приблизиться к
массовому слушателю. Два традиционных способа вернуть зрителя в концертные залы
(воспитать публику, «поднять» ее для высокого искусства или же, наоборот,
«понизить» уровень академической музыки до уровня «легко усвояемого») потерпели
фиаско. На рубеже ХХ и ХХI столетий композиторы, кажется, нашли третий способ сближения со
слушателем. Им оказался хорошо знакомый синтез.
Получается, что гора (слушатель), которая к концу ХХ века
никак не хотела идти к Магомету (композитору) вынудила-таки Магомета самому
искать к ней пути подхода. Наверное, будущее – за интерактивом, стиранием
четких границ между исполнителем и слушателем. Сейчас наблюдается процесс
«растворения» произведения искусства в пространстве обыденной жизни. Это – и
перфоманс, и инсталляции, и даже «флэшмоб», который, возможно, скоро тоже
назовут произведением искусства.
Может быть, в этом и будет заключаться синтез искусств
XXI века. Так
это или нет – покажет время. Но уже сейчас очевидно одно: композитор нуждается в слушателе. Значимость самого процесса
написания, превалирующего у многих композиторов ХХ века, постепенно
уступает место важности процесса восприятия музыки публикой.
Мария
Оленичева.
|
